Давайте начнём с главного понятия. Здесь это манадзукури. Буквально создание вещей. Хотя перевод не совсем точно передаёт суть. Манадзукури – это скорее философия, где процесс важнее результата. Где материал – основное живое существо, с которым нужно работать в гармонии. И где мастер посвящает жизнь совершенствованию одного ремесла.
Это то, что мы сейчас начинаем, наверное, понимать через концепцию как раз тихой роскоши, устойчивости, разумного потребления. Это не новая концепция, это древняя японская мудрость, которую, наконец, начинают признавать глобально. И можно сказать, что у этой философии есть три корня.
Первый корень — это дзен-буддизм, который характеризуется четырьмя ключевыми концепциями. Пустота, отсутствие иллюзий и привязанностей, взаимосвязь, всё связано со всем, осознание настоящего момента и неприкреплённость, то есть отпускание всего. Практически это полное присутствие в моменте. Когда вы делаете чашу для чая, вы делаете только чашу, не думаете о дедлайнах, не скроллите ленту, не планируете следующий проект, только сам процесс.
Второй корень – это синтоизм. Вера в то, что у всего есть дух, камень. В деревьях, в горах, в реках, в камнях, в металле, в огне. Это не какие-то там фэнтезийные эльфы, это глубокое убеждение во взаимосвязи всех природных объектов. То есть камень есть у дерева, из которого вы делаете мебель, у металла, который вы куёте. Материалы не мёртвые, они живые, и к ним нужно относиться с уважением. Например, японские храмовые мастера строили святилища и храмы без гвоздей и без клея, только деревянные соединения, потому что гвоздь – это насилие над каме. Не человек подчиняет материал, а дух мастера работает в гармонии с материалом.
Третий корень – конфуцианство. Основные конфуцианские ценности – это человечность и доброта, праведность, пристойность, ритуал, мудрость, надежность, честность. Здесь это скорее преданность делу, этика мастера. Идея, что ремесло – это не просто профессия, а призвание и социальная ответственность.
Здесь же можно упомянуть и самурайскую этику. Кодекс Бусидо был систематизирован в период Токугавы и впитал конфуцианские принципы.
И все эти влияния сплелись в концепцию шокунин кишитсу. Это дух ремесла, страсть к делу, усердие, ответственность перед обществом и гордость за свою работу. Это беспрестанное совершенствование, которое никогда не завершается. Как пример, когда мастер делает чашку для чая, то все эти принципы сливаются воедино. Дзен полностью здесь, сейчас в медитативном состоянии. Синтаизм – это диалог с камень земли для глины и камень воды. Конфуцианство – служение будущему пользователю, человеку, который будет пить из этой чашки. Шокунин кишицу – гордость, преданность, совершенство и социальная миссия. И что получается в результате? Чаша, которая может прослужить больше ста лет, и у которой есть душа и история. А
теперь цифра, которую хочу упомянуть отдельно. Чтобы получить звание такуми, нужно 60 тысяч часов практики. Такуми в японских компаниях – это высококвалифицированные эксперты-ремесленники, которые сфокусированы на какой-то одной конкретной области. Например, кожевенное дело для сидения автомобиля, сварщики, плотники и так далее.
Давайте переведем эти 60 часов в человеческие единицы. 8 часов в день, 250 рабочих дней в году, 30 лет подряд. Один навык и одна область. На Западе популярна теория 10 тысяч часов Малкольма Гладуэлла. Этого достаточно, чтобы стать экспертом. Но если судить по японскому подходу, то 10 тысяч – это, наверное, только начало, можно сказать, разминаемся.
Компания Toyota как-то сняла интересный документальный фильм о такуми. И, кстати, в самой компании работают около 500 такуми, это примерно один сотрудник на тысячу. Специализации включают кожевенное дело, пластик, листовой металл, распыление краски, сварка, тест-драйв, финальная проверка, изготовление инструментальных форм. Ну, в общем, факт в том, что большинство из них, что неудивительно, достаточно предпенсионного возраста.
А еще есть такуми, создающий решетки для радиаторов с автомобилей Lexus. Не просто деталь, а произведение искусства. И руки мастера чувствуют отклонение вдоль у миллиметра. Машины так не умеют. И разница тут не в точности, потому что машины явно могут быть точнее, а в опыте и интуиции. И есть еще один нюанс. Даже 60 тысяч часов – это не предел. Совершенствование такуми продолжается до конца жизни.
Второе понятие в нашей сегодняшней волне – это концепция ваби-саби.
16 век – время расцвета чайных церемоний. В Японии оформляется философия ваби-саби.
Ваби — это сдержанная аскетичная красота, саби – патина, следы времени, красота старения.
Справедливости ради, обе эти концепции существовали по отдельности задолго до 16 века, а как единое слово ваби-саби вообще появились где-то в 19-20 веке. Но сама философия, объединяющая их, появилась благодаря Сэн-но Рикю — мастеру чайной церемонии, преобразовавшему чайную практику в философию жизни, создавшему первую чайную комнату и сформулировавшему принципы японского искусства чайной церемонии.
Про Сэн-но Рикю есть даже легенда. После уборки сада он даже потряс вишневое дерево, и только после того, как несколько листьев упало на землю, он посчитал свою работу совершенной. То есть главное не идеальная чистота, а естественное несовершенство.
Ну и если привести простой бытовой пример, представьте идеальную гладкую симметричную вазу. И рядом чашу с неровными краями и мелкими трещинками. Для западного глаза первая красивая, а вторая бракованная. А для японского наоборот. Вторая и есть настоящая красота. Потому что она уникальна, у нее есть характер и есть история.
Ваби Саби вырос из буддистской идеи о непостоянстве. Все меняется, все стареет, ничто не вечно. Звучит немного мрачновато, но на самом деле это освобождение. Если все непостоянно, то нет смысла гнаться за идеалом. Надо принять реальность и ценить момент. Ценить несовершенство как часть жизни, и это не пессимизм, это реализм, который перерастает в освобождение.
Параллельно с этим вырастает кинцуги – золотой ремонт. По легенде, в конце XV века сёгун Асикага Ёсимаса разбил дорогую китайскую чашу. Она, по всей видимости, была ему настолько дорога, что он отправил ее прямо обратно в Китай на реставрацию. И ему вернули эту чашу, скрепленную металлическими скобами. Сёгун был разочарован, но дзен-мастера указали на философскую красоту отремонтированной чаши. И тогда он поручил японским мастерам придумать более достойный способ восстановления. Вот так и появилась эта техника.
Трещины промазывают специальным лаком уруши из сока дерева, затем посыпают порошком золота, серебра или платины. То есть трещины не прячут, а они становятся рисунком. И после такого ремонта чаша становится дороже и красивее, чем была до того, как разбилась. Кинцуги становятся философской практикой, а не просто техникой. Наши шрамы, ошибки, травмы – это не то, что нужно маскировать, это то, что делает нас уникальными. Традиционные кинцуги занимают до трех месяцев. Лак должен высыхать слоями. Это медленно, это дорого. Но в итоге вы получаете не починенную посуду, а настоящее произведение искусства.
Следующее понятие нашей волны – ма. Пустота как часть формы. Это пространство между вещами. Пауза. Мы обычно как будто немножечко боимся пустоты. Хочется заполнить каждый сантиметр мебелью, декором, памятными вещицами.
Но в японской эстетике пустота – это не отсутствие, а присутствие. Пауза в музыке так же важна, как и нота. Пустое место в комнате так же важно, как, например, диван. Дизайнер Йоджи Ямамото, о котором мы еще поговорим, построил всю свою философию на ма. Его одежда – это пространство между телом и тканью, это воздух и движение.
И давайте теперь еще посмотрим на японскую философию в пространстве, как все эти идеи работают в дизайне и архитектуре. Потому что японский подход к ремеслу – это не только керамика, текстиль и вещи, которые можно взять в руки. Это еще и среда, в которой мы живем.
Энгава – пороговое пространство. Есть такое понятие – энгава. Это традиционная веранда в японском доме, которая находится между внутренним пространством и садом. Не внутри и не снаружи, между. Фактически это физическое воплощение того самого ма – пространства перехода. Место, где размываются границы между домом и природой, между личным и публичным. Западная архитектура долго строилась на жёстких разделениях. Это стена, это стена. Она либо есть, либо её нет. Японская архитектура задаёт вопрос, а что находится между вот этим «есть» и «нет». И энгава – это не просто архитектурный элемент, а целая философия пространства, где между «есть» и «нет» существует целый мир возможностей.
Ещё важное понятие слова «шаккей» – «заимствованный пейзаж». Это когда вы проектируете сад или здание так, чтобы дальний вид, гора, дерево, город становились частью композиции. Вы не владеете этим объектом, но создаете рамку, сквозь которую он читается как часть вашего пространства. Это философия смирения. И архитектор не хозяин природы, а ее партнер. Шаккей – это философия, где граница между мое и не мое размывается, и красота становится общей. И сегодня, кстати, это применяется очень в современном контексте, потому что самый яркий пример – это панорамные окна с видом на горы или океан. Это не просто красиво, это продуманное использование заимствованного пейзажа как элемента дизайна.
И раз я заговорила про японскую архитектуру, приведу несколько примеров. Тадао Андо – человек, который начинал как боксер, не получил формального архитектурного образования и в итоге взял Приттскеровскую премию – это архитектурный Нобель. Его стиль – бетон как философия. Чистый бетон, строгая геометрия, игра света и тени. Звучит как будто бы очень брутально, но Андо превращает бетон в материал медитации.
Его знаменитая церковь света в Осаке – простая бетонная коробка с крестообразным разрезом в стене. И когда солнце светит, крест из света буквально вырезается в пространстве при минимуме средств максимум эмоций.
Или храм на воде на острове Авадзи. Чтобы попасть внутрь, нужно спуститься под землю через овальный пруд с лотосами, где вода становится границей между повседневным миром и сакральным. Фирменный прием Тадао Анды – это текстурный бетон со следами опалубки, чистая в абисабе. Красота процесса, а не стерильные идеальности. Он создает коробки, которые провоцируют на медитацию, на созерцание, на духовный опыт.
И еще упомяну Кенга Куму, архитектора, который говорит, архитектура должна исчезать. Парадоксально, в мире, где все борются за самое заметное здание, он делает здания, которые стремятся слиться с окружением. Его V&A Dandy в Шотландии – это музей дизайна, фасад которого напоминает скалистый берег реки Тей. Здание буквально вырастает из ландшафта.
Или национальный стадион в Токио для Олимпиады 2020 года. Деревянные конструкции, которые отсылают к традиционным храмам. И одновременно суперсовременная инженерия. Кума говорит, я хочу вернуться к времени, когда здания были частью природы, а не ее противоположностью. И это прямая линия от Маназакурии и Вабисаби. Уважение к материалу, контексту и к времени. Кума воплощает все традиционные японские концепции в современной архитектуре XXI века. Не в качестве ностальгии, а как живую развивающуюся философию.
Японский дизайн – это не просто влияние, это новая парадигма, которая переопределила глобальное понимание красоты, пространства и взаимоотношения с природой. И это не какая-то абстрактная философия, это настоящий фундамент, на котором строится современная японская волна влияния. От керамики до музеев, от одежды до городов.
Но философия – это хорошо, а как локальная традиция превращается в глобальный бизнес на миллиарды? Вот тут начинается самое интересное.